Звезда

Рогуля кивал:

— Солидная будет.

Глава, продолжая хмуриться, уставился в окно. Заметало. Площадь, всегда малолюдная, нынче вымерла полностью. Метель оглаживала нагретое здание, примериваясь к рамам.

— Как в Москве, — строил планы Рогуля, постепенно увлекаясь.

— Как же надоело, — подхватил Глава. – В прошлом году обещал то же самое. До сих пор везешь. Не надо, как в Москве. Сделай, как в областном центре. Мы – областной центр, ты в курсе? Вот и сделай. Метров пять.

— Да что такое пять? – пренебрежительно отмахнулся Рогуля. – Сделаем, Игнат Никитич, все десять. Только дайте мне «Урал».

Глава Администрации бесстрастно смотрел в пустоту.

— Какой тебе «Урал»? – Тон был такой, будто Рогуля жег спички на бензоколонке.

— Да лесовоз.

— Бери, — безнадежно отозвался Игнат Никитич. – Авось, хоть трупов не будет.

— Он поморозился, — развел руками Рогуля и стал похож на медведя, двумя ударами вытесанного из колоды. – Он же узбек был. И не было бы трупа. Скорой нет, больница без света. Не заботьтесь, Игнат Никитич. Я только наших возьму. Кунцева возьму, Савву моего. Клейнмихеля возьму.

Глава сдвинул брови.

— Это который Клейнмихель?

— С железной дороги.

— Делай, что хочешь, — Игнат Никитич утратил интерес. – Бери кого хочешь, «Урал» забирай, только привези нормальную. Раз в жизни. Прошлый год упала.

— Ее ветром повалило. Отличная была ель.

Глава Администрации взглянул с мукой.

— Сельсовет он и есть сельсовет, — пробормотал он.

— Что, Игнат Никитич?

— Зря я тебя со скотного двора взял, вот что. Шевелись – вон как сыплет.

— Вечер скоро, да, — серьезно кивнул Рогуля и вышел.

Через час он уже ехал. За рулем сидел лесник Кунцев, злой и дерганый мужичонка; из носа у него безудержно текло, и он поминутно, с проклятьями, утирался рукавом. Лесовоз ревел. Рогуля прикладывался из фляжки, безучастный к голодным взглядам юного Саввы – племянника своего, нескладного верзилы с лапами столь огромными и красными, что все косились. Низенький, плотный Клейнмихель стрелял булавочными глазками поверх толстого шарфа: у него была такая короткая шея, что тот неизбежно захватывал плохо выбритые, скрипучие щеки и широкий рот. Клейнмихель придерживал рукавицами карабин.

— Как для дела, так не допросишься «Урала», — цедил Кунцев.

Метель кружила, но не вовсю. Лесовоз сотрясался; его желтые фары горели двумя полярными солнцами.

— Один же «Урал» на всю область, — пробухтело под шарфом.

— Руки оторвать, — продолжал Кунцев. – Манипулятор сломали.

— И хер с ним, — чмокнул Рогуля, пряча флягу за пазуху. – На что он нам? Это же елка, а не бревно. Ветки поломаем.

— Далеко еще?

— Езжай давай. Уже близко.

— Вон же елок сколько, — Савва неопределенно мотнул балкой. – Бери любую.

— Я хорошую присмотрел, — проурчал Рогуля. Ему было тепло и уютно.

— С ружьем ходил? – осведомился Клейнмихель.

— Да, — Рогуля махнул рукой. – Лося брал.

Лесовоз подбросило. Савва ударился теменем в потолок.

— Когда в армию, Савва? – Клейнмихель поморщился и опустил шарф, сколько мог.

— Весной.

— Ты доживи до весны, — пробормотал Кунцев, отчаянно шмыгая носом. – Вон, занесло все. Провошкаемся тут! Как мы ее руками?

— Завалим, положим, — Рогуля был невозмутим. – Там метров шесть.

— Трал нужен, — лесник не смотрел на него, когда говорил. Слова вылетали с ожесточением, рваными клочьями, подобно облачкам сердитого пара. – Кран тоже хорошо. Чтоб вылет стрелы был большой, стропы мягкие.

— Где я тебе возьму трал? И кран? Тросы есть, не гавкай. Что такой нервный?

— Прицеп, — подсказал Савва. – Дядь Сережа, дай глотнуть-то.

— Обойдешься. И так дебил.

— До темноты не успеем, — каркал Кунцев.

— Дядь Сережа! Вон же елки. Чем твоя лучше?

Рогуля кашлянул и уставился в лобовое стекло с видом умного зверя из детской сказки.

— Увидишь.

Кунцев яростно чертыхнулся и помотал головой.

— Ручей переедем – и метров двести, — Рогуля подмигнул Клейнмихелю. – Вот Петр Андреич меня знает. Он в курсе, что я зря не скажу.

— Сюрприз приготовил, — усмехнулся тот.

— А то как же. Обычная елка – она да, ее выходи на двор и вали. Нам надо площадь украсить.

— Говна-то, — сказал Кунцев.

Они ехали еще с четверть часа, пока Рогуля, уже какое-то время всматривавшийся через Клейнмихеля и Савву в боковое стекло, не приказал тормозить.

— Мотор заглушим – не заведемся потом, — предупредил Кунцев. – Холодина такая.

— Это же «Урал». Глуши давай. Нечего жечь.

— Хозяйственный, блядь. Эконом.

Лесовоз затих. Сразу стало тихо, очень тихо. Клейнмихель распахнул дверцу и спрыгнул в снег. Согнувшись пополам, за ним последовал Савва, потом Рогуля. Кунцев вылез отдельно. Грунтовку занесло по самое некуда. Лес чернел страшно, в нем была невозможна жизнь. Мороз уверенно поцеловал всех четверых и полез под тулупы в намерении пристудить и выломать все горячее.

— Пилу берите, — велел Рогуля, засовывая за пояс топор. – Аккуратно! Пила новенькая. Под расписку взял.

— Ты смотри, как раздухарились, — хмыкнул Кунцев.

Рогуля тяжело перескочил через канаву и провалился по бедра в снег. Обернувшись, он нетерпеливо махнул.

— Что, еще куда-то? – недоверчиво спросил Клейнмихель. – Сергей Васильевич! Ты что-то не то затеял.

— Полста шагов, — возразил тот.

— Да там по горло!

— Савка, давай сюда! Пойдешь первым, каланча. Ногами работай, разбрасывай и топчи.

Савка перепрыгнул легко и обошел Рогулю.

— Вперед, — указал дядя.

Клейнмихель и Кунцев кое-как переправились, стараясь попадать в след. Они были обременены бензопилой и карабином. У Саввы же за спиной был рюкзак с едой, питьем и аптекой. Высоко поднимая ноги, Савва начал шагать. Позади него оставались ямы-колодцы. Рогуля пер вторым, повертываясь на ходу и помогая руками. Толку было не очень много, и Кунцеву с Клейнмихелем все равно приходилось трудно.

— Васильич! Чума собачья, куда тебя волокет?

— Вон она, — Рогуля простер руку.

Савва остановился, и вскоре подтянулись остальные.

— Что в ней такого? – недоуменно спросил Клейнмихель.

— А ты присмотрись, — отозвался Рогуля не без некоторой спеси. – Сейчас, конечно, снежок. Но все равно видно. На маковку смотри.

Елка была не такая высокая, как он воображал – во всяком случае, говорил. В ней не было шести метров. Не набиралось и пяти; самое большее – четыре с довеском. Но Рогуля сказал правду, на верхушке что-то виднелось. Клейнмихель наморщил лоб, Кунцев прищурился. Савва сбил шапку на затылок.

— Шишка, — неуверенно пробормотал Клейнмихель. – Гроздь.

— Нет, — снисходительно молвил Рогуля. – Это звезда.

Факт, подкрепленный человеческим словом, стал неоспоримым.

— И что? – спросил Кунцев после паузы. – Шишка такая, уродливая. Мало ли что бывает на свете.

— Мутация, — предположил Клейнмихель.

— Мы не на Брянщине, — усмехнулся Рогуля. – Откуда мутация-то?

— Ну и что же тогда?

— А сейчас положим и увидим.

Кунцев заклокотал горлом, харкнул.

— И ради нее мы поехали? За этой херней?

— Херня не херня, а второй такой нет. Даже в Москве. Вообще, открытие, придурок! Находка. Новый Год кончится – мы ученых пригласим.

— И давно ты ее приметил?

— Недели две. Говорю же – на лося пошел. Давай запускай, время не ждет.

Клейнмихель присел над бензопилой. Карабин съехал с плеча.

— Подержи, — попросил он Рогулю, и тот взял.

— Аккуратнее, — буркнул Кунцев. – Регулятор воздушной заслонки вытащи, холодно. И дергай почаще.

Савва прыгал, хлопая по себе рукавицами.

— Савва, утаптывай площадку. Петр Сергеич, неси к нему.

Лес раскололо машинное карканье, подхваченное вороньим. Взвился дымок. Не прекращая пляса, уминавшего снег, Савва приблизился к дереву и с силой трижды толкнул, потом добавил валенком. Снег осыпался, однако звезда осталась запорошенной.

Рогуля достал флягу.

— На, заслужил.

Тот просиял.

— Отскочи! – велел Кунцев.

Савва посторонился. Лесник ступал тяжело и на ходу примеривался. Пила заворчала, впившись в дерево. Пахнуло смолой. Рогуля с карабином в руке зашел сбоку и стал смотреть, как летят опилки.

— Цепь подтяни, — сказал Клейнмихель.

— Под руку не говори.

Вскоре Кунцев скомандовал:

— Отходим!

Он прикинул и подозвал Савву.

— Вот оттуда толкай. Помочь?

— Да не надо, — осклабился тот.

Савва налег плечом.

— Сука, куда! Ослеп?

Рогуля уронил карабин и метнулся прочь.

Он едва успел. Ель дрогнула, и Савва, уже никого не слыша, поднажал всерьез, так что она упала мягко, а подруги ее словно на миг расступились. Савва удовлетворенно вытер сопли, не видя за собой большого греха. Дядя остался цел.

Клейнмихель кое-как поковылял вдоль ствола. Нагнувшись, он вытянул карабин. Рогуля бросил его неудачно: под снегом скрывалось бревно, и ель повалилась крест-накрест, так что карабин угодил между молотом и наковальней. Что-то в нем сбилось. На глаз это было почти не заметно, однако Клейнмихель безошибочно поставил диагноз.

— Вот же ты стерва, — сказал он с некоторым удивлением.

Могло показаться, что речь о карабине, но Савва хорошо разбирался в интонациях.

— Что я-то? – проскулил он. – Толкнул, куда велели!

— Стерва, — повторил Клейнмихель и пошел к Рогуле.

Тот выставил руки и попятился.

— Но!

Клейнмихель остановился, сверля его слепым взором. Потом повернулся и зашагал обратно, на ходу вынимая охотничий нож. Возле верхушки он сел на корточки, сбил снег с коротких колючих ветвей. Звезда была перед ним. Зеленые лапки как будто ей поклонялись, воздетые в тупом благоговении. Клейнмихель снял рукавицы и погладил звезду.

— Что ты там делаешь? Не балуй!

Клейнмихель махнул ножом и отсек звезду. Из ствола потекла темно-красная кровь. Она лилась аккуратной струйкой, оставляя в снегу не пятно – ход, глубокий и узкий.

— Вот такая тебе Москва, — пробормотал Клейнмихель.

Лицо Рогули, и без того напоминавшее кирпич, уподобилось ему совершенно. Он пригнул голову, намереваясь броситься на Клейнмихеля, но Кунцев заступил ему путь.

— Остынь, Васильич. Беда будет.

Рогуля какое-то время стоял и не предпринимал ничего. Потом махнул рукой.

— Думаешь, ты меня наказал? – спросил он с горечью. – Нет, Петр Андреич. Ты всю область наказал. За свой карабин сраный.

— Да брось, — возразил Кунцев. – Елка знатная.

Савва все утрамбовывал снег – больше от холода, охлопывая себя по бокам и груди.

— Племянник твой вон замерз, — кивнул Кунцев. – Давай костерок построим, закусим. Еще тащить эту блядь, — он вдруг ожесточенно пнул поваленный ствол.

Рогуля глянул в небо. Начинало смеркаться. Клейнмихель рассматривал свой карабин. Он был отходчив, уже раскаялся и в оправдание старательно подчеркивал скорбь, намекая на новые и новые потери, якобы ему открывавшиеся.

— Где звезда? – осведомился Рогуля.

Клейнмихель дернул головой. Ушанка мотнулась. Рогуля двинулся мимо него, и Клейнмихель не выдержал. Оставив карабин, безусловно пришедший в негодность, он устремился следом в тайной надежде, что ущерб, возможно, не столь велик.

Звезда тонула в снегу. Кровь перестала течь. Рогуля взял звезду и начал вертеть в озябших пальцах. Она была холодная, кожистая, вся в мелких морщинах.

— Ну, точно не шишка, — изрек наконец Рогуля. – Какое-то мясо. Или гриб какой. Шут его разберешь.

— Откуда кровь-то? – Клейнмихель осмелился подать голос.

Рогуля пожал плечами.

— Бои здесь шли, — пробормотал он неуверенно.

Подошли Кунцев и Савва. Лесник присмотрелся, плюнул.

— И вправду выросла. Я-то думал, пионеры какие навесили.

— Разве теперь пионеры? – Клейнмихель пренебрежительно скривился. – Политика, цирк. Галстук наденут и накачиваются всяким говном. Или колются.

— Кривая она какая-то, — заметил Савва.

— А ты что хотел? В природе по линейке не бывает.

Кунцев, потерявший к звезде интерес, складывал костер: сучья снизу, лапник сверху. Савва снял рюкзак, развязал. Кунцев чиркнул спичкой.

— Вот, зажигалку возьми, — сунулся Клейнмихель.

— Мне не нужно, — ответил тот с ровной житейской надменностью. И действительно: каким-то чудом спичку не задуло, и занялось сразу. Рогуля выставил руки. Со стороны казалось, что он не то заклинает огонь и дым, не то извлекает их из земных недр. Савва шатался вокруг.

— Дядь Сережа, холодно.

Рогуля негромко выругался, налил ему. Савва выпил единым глотком. Угостились и остальные.

— Закуси, молодой, — буркнул Кунцев.

Рогуля посмотрел на звезду.

— Вот ее пожарь, — посоветовал он. – Прутик выломай и наколи.

— Да там отрава наверняка, — нахмурился Клейнмихель.

— Ничего! Не помрет! Кто тебе карабин-то спортил? Пусть искупит.

Савва глупо ухмыльнулся и поискал глазами. Прут нашелся быстро.

— А как же открытие, дядь Сережа?

Тот со вкусом понюхал хлеб.

— Какое тебе открытие? Никитич голову снимет за эту звезду. Что срезали. Незачем ему показывать. Вообще помалкивай.

— Это верно, — кивнул Кунцев.

Савва проткнул звезду прутом. Пискнуло, но звук был мертвый, резиновый. Савва присел у костра и сунул ее в пламя.

— Выше держи, дурак! Угли будешь жрать.

— Это, дядь Сережа, закуска. А закусить-то и нечего.

— Сопьешься через год, — Рогуля нацедил полстакана. – Или через два. Потом не плачь.

Кунцев угрюмо смотрел, как жарится звезда. Местами она лопнула, и выступили желтые капли. Потянуло печеной рыбой.

— Коммуняки, — брякнул лесник ни с того, ни с сего. – Давай, Савва, жри вражье сердце.

— Не сердце, а печень надо, — назидательно поправил Клейнмихель.

— Так поищи, — предложил Кунцев. – Вон пила.

— Что тебе коммуняки-то сделали? – спросил Рогуля. – Плохо тебе с ними жилось?

— У меня дед был казак.

— И что с ним?

— У них спроси, — Кунцев выпил отдельно, ни с кем не чокаясь. Шмыгнул носом: с тепла тот снова потек.

Савва отвел звезду от огня, поднял и прищурился. Звезда дымилась. Она совсем съежилась и стала губчатой. Савва думал, что образуется корочка, но звезда пропеклась равномерно.

— Если и была отрава, вся вышла в пар, — авторитетно изрек Рогуля.

Савва вылил стакан в глотку и сунул звезду в рот. Широкая пасть куснула лишь раз и отхватила добрую половину. Морща лоб, Савва начал жевать. Это длилось недолго, так как в его лошадиных зубах звезда очень быстро рассыпалась. Савва порозовел, а Кунцев хмыкнул. Ему не понравился этот румянец. Он был не морозный, а словно угарный. Глаза у Саввы заблестели, и губы тоже – залоснились, подумал Клейнмихель.

Савва выпрямился во весь рост. Слишком плавно, как показалось всем — не шевельнув руками, с бесстрастным лицом. Он замер, глядя в лес и почти не мигая.

— Ты чего, Савва? – насторожился Рогуля.

Тот не ответил. Кунцев и Клейнмихель смотрели выжидающе. Рогуля подступил ближе, легонько пихнул Савву. Вокруг вдруг завыло: коротко, почти квакнуло.

— Увидел чего? – Рогуля огляделся, но Савва молчал. Теперь он слегка улыбался, самыми краешками вывернутых губ.

Вой повторился, уже протяжнее. И повалил снег – все сразу. Кунцев, сидевший на корточках у костра, вскочил.

— Волки, — сказал он.

— Здесь огонь, не посмеют, — хрипло успокоил Клейнмихель.

— Савва, что ты молчишь? – Рогуля толкнул от души, но Савва только качнулся.

— Костер прогорит сейчас, — Кунцев заозирался, встревоженный синью, которая с каждой секундой делалась гуще. – Бежать надо. Ну-ка, Петр Андреич, заведи пилу.

Пила не завелась. Клейнмихель дернул раз шесть.

— Карабин, — пробормотал он чуть слышно.

— Савва, да очнись же! – Теперь Рогуля тряс его, и Савва не подавал признаков жизни. Он улыбался и смотрел.

Кунцев выдернул из костра тлеющий сук. Вой умножился: их окружали. В чаще мелькнули желтые точки. Клейнмихель вскинул карабин и тут же опустил.

— Разорвет, — сказал он. – Как пить дать.

Лесник прикидывал в уме.

— Не добежим, нет.

— У меня нож, — напомнил Клейнмихель.

— Удачи, — отозвался Кунцев.

— Бегите, — негромко молвил Савва, медленно снял рукавицы и начал расстегивать тулуп.

— Слава Богу, — Рогуля облегченно вздохнул. – Теперь и вправду можно идти.

Но Савва покачал головой. Он всматривался в прежнюю точку. Рогуля проследил за его взглядом и моментально увидел волка. Тот стоял, погруженный в снег. Рогуля откуда-то знал, что лапы его чуть расставлены.

— Бегите, я задержу, — Савва стал стягивать свитер. Тулуп уже валялся в ногах.

— Васильич, быстрее! – позвал Кунцев. – Они повсюду!

В чаще зажигались огни – слева, справа. Волк, подобравшийся ближе прочих, коротко проблажил, не размыкая зубов. Кунцев ни разу такого не слышал, но мало ли, что бывает. Клейнмихель, уморительно короткий и толстый, выставил нож.

Савва сбросил рубашку и стоял голый по пояс. Рогуля попятился. Разведя локти, Савва взялся за грудь и рванул в стороны. Дохнуло жаром.

— Идите! – гаркнул он.

Забыв о волках, Клейнмихель и Кунцев смотрели, как Савва заводит правую руку внутрь и вынимает сердце. Оно горело ярче прожектора, ярче солнца. Савва поднял его над головой, и пятачок перенесся из ночи в день. Волк, уже устремившийся к Кунцеву, отшатнулся, присел, поднял лапу и зарычал, поднимая фиолетовую губу. Но от Саввы так сильно разило кровью, что он поневоле смолк и начал жадно принюхиваться. Савва повернулся вкруг оси. Сердечный луч осветил дорогу с еле видными следами. Кунцев опомнился первым и бросился бежать, не говоря ничего. Рогуля выдернул из-за ремня топор и стоял бестолково. Клейнмихель стал отступать вслед за Кунцевым – только задом, проваливаясь и держа перед собою нож. Кунцев двигался тяжелыми скачками. Тропа, расстилавшаяся перед ним, отсвечивала алым. На Рогулю прыгнул волк; тот вскрикнул, запустил в него топором, и Савва мгновенно поворотился. Волк, ослепленный, метнулся прочь; Рогуля же с глухим монотонным ревом поспешил за остальными.

Кунцев не соображал ничего. Над его головой гулял луч, туда и сюда; потом до него донесся яростный рык. Столб света дернулся в небо, и снежное просо заискрилось.

Клейнмихель и Рогуля вскоре настигли лесника. Показалась белая грунтовка и лесовоз на ней. Вновь резко стемнело, и Рогуля оглянулся. Луч стоял вертикально и шарил по небу. Из леса летели визги, мешавшиеся с урчанием. Луч повалился и через секунду погас.

Кунцев прыгнул в кабину. Клейнмихель и Рогуля втиснулись следом. Лесник дрожащими руками завел мотор, и лесовоз всхрапнул.

— Волки зарезали, волки. Понятно? – повторял Рогуля. – Будут спрашивать – волки задрали. Порвали на части, волки.

Он и дальше твердил это, когда лесовоз уже переваливался через ручей, и после тоже не успокоился.

© декабрь 2012