На смерть поэта
Жанне Беленькой
— Пора этому писаке на нары, — засопел полковник. – Кто у него в подписчиках?
Тут капитан допустил убийственную оплошность.
— Пушкин, — ответил он с глупейшей улыбкой.
И сразу понял, что натворил. Но не до конца. Он знал, что полковник вечно поминает Пушкина ни к селу и ни к городу. Все знали. Но он не догадался, что полковник упомянул поэта всуе совсем недавно, за пять минут до их свидания, когда орал на другого капитана и спрашивал, не Пушкин ли выполнит его долг перед Родиной. Хотя мог бы и сообразить, потому что сослуживец вылетел из приемной, как ошпаренный и краснее борща.
Теперь полковник вообразил, что над ним издеваются. Он медленно поднялся из кресла и навис над столом.
— Что вы себе позволяете, товарищ капитан? – захрипел он зловеще.
Дальнейшее капитан запомнил плохо. Он было вякнул, что у предателя-блогера и правда в подписчиках Пушкин. Он лично считал с монитора чужое уведомление: «Александр Пушкин подписан на ваши обновления». Но полковник уже ничего не слышал.
— Вы соображаете или совсем оборзели? – заревел он, не допуская мысли, что Пушкин бывает и просто так, вне оскорбительного контекста.
На следующий день капитан, прометавшийся в горячке всю ночь, пришел на службу и обнаружил, что в столицу переводят не его, как было обещано, а того самого второго капитана. Полковника не было на месте. Капитану дали понять, что это еще не все.
Он сжал кулаки, побагровел и засучил ногами – вернее, затопотал ими на месте, потому что стоял. Волосы встали дыбом. Глаза выпучились. Он был один в коридоре, и видели его лишь равнодушные камеры слежения.
Сказавшись больным, он поехал домой. Жахнул спирта и уселся за монитор. Прокрался в блог оппозиционера, нашел Александра Пушкина, который действительно числился среди свежих друзей, и стал разбираться, что это за птица.
Потом медленно улыбнулся. Создал аккаунт, назвался Дантесом. В качестве аватарки загрузил дуэльный пистолет. Потом написал:
«Жиденько пишете, господин поэт. Какие-то туманные намеки и ни слова по существу. Какова же, позвольте спросить, ваша гражданская позиция? Что вы думаете о наших властях?»
Пушкин ответил немедленно и разразился стихом:
«Я поэт и буду прям – перестрелять их к собачьим хуям!»
Капитан облегченно вздохнул и сделал скриншот. Потом запустил принтер и начал составлять полковнику рапорт.
Небесная рать
Эльзе Шульц
Между Георгием и Драконом была непримиримая вражда.
Она тянулась еще с театрального института. Они соперничали. Судьба исправно сводила их на сцене. В основном, это были детские спектакли. Если один играл Айболита, то второй обязательно – Бармалея. Если один – Малыша, то второй – Карлсона. Со всеми этими персонажами случались разные неприятности. У Айболита вдруг пропадала борода, а Бармалей оказывался запертым в гримерке. У Малыша случался понос, а Карлсона бил током пропеллер. И так далее.
Георгием и Драконом они сделались, когда поехали по стране с гастролями. Пьеса была патриотической и духоподъемной. Да и не пьеса даже, а номер в составе богодухновенного шоу. Сначала Георгий побивал Дракона, а потом выезжали мотоциклисты с государственным флагом и начинался фейерверк.
Вражда достигла пика, потому что у Дракона выросли крылья.
Конечно, не случайно. Началось-то с того, что у Георгия застряло копье. Кто-то смазал его клеем, а на втором выступлении и вовсе дерьмом. Тогда и выросли крылья. Вместо пламени, которое Дракону полагалось изрыгнуть по сценарию. Моторчик почему-то сломался. Крылья развернулись внезапно и сбили комментатора, который самозабвенно носился по эстраде с микрофоном. Они достигали трех метров в размахе.
Схватка Дракона с Георгием продолжилась за кулисами.
— Сука такая! – пыхтел Дракон, нанося Георгию удары чешуйчатым кулаком. – Гнида!
— Урод! – Георгий плюнул в оскаленную пасть. – Подтанцовка!
Цари, князья и прочие государственные руководители, олицетворявшие этапы славного развития страны, стояли в сторонке и гадко повизгивали, наслаждаясь поединком.
Вывернувшись из-под Дракона, Георгий схватил пожарный топор. Видя, что дело серьезное, Дракон бросился наутек. Крылья волочились сзади и шуршали. Народ шумно приветствовал это неожиданное продолжение вечной битвы.
Дракон заметался и устремился к пожарной же лестнице. Что-то щелкнуло у него в голове по аналогии с топором. Он лез, и снизу пыхтел Георгий. На крыше Дракон осознал, что ему не уйти. Лишившись от ужаса последнего ума, он шагнул с крыши и одновременно включил мотор. Чтобы выросли крылья.
Вырвалось пламя.
Речь, которую Георгий произнес на суде, тоже была пламенной. Призвав на помощь все свое сценическое мастерство, он признался в заветном желании еще усерднее послужить Отечеству и сыграть архангела Михаила. Он выразил надежду, что суд учтет эту мечту и проявит снисходительность ниже нижнего предела. Мечта сбылась. Он сыграл Михаила в лагерной самодеятельности. С тамошними драконами он вел себя тише воды и ниже травы, но когда спектакль окончился, его победу оспорили.
Кровь и почва
Наталье Дубровской
Придя на кладбище, Степан Егорович вразвалочку зашагал по дорожке. Он нес с собой обычный инструмент: лопату, грабельки, веник. На развилке остановился, соображая, куда свернуть, но отвлекся на небольшую компанию. Три человека расположились за столиком подле свежего креста. Они выпивали, закусывали и тихо беседовали. Степан Егорович направился к ним.
— Можно мне с вами?
Тучный дядечка подвинулся на скамье, и Степан Егорович сел. Дядечка глянул на его инструменты.
— Работаете здесь?
Степан Егорович подумал.
— Как посмотреть, — ответил он. – В каком-то смысле выходит, что да.
— Как и все мы, — кивнул дядечка, наливая ему.
— Пришли к кому-то? – спросила дама в жемчужного цвета парике.
— А, — махнул рукой Степан Егорович, давая понять, что говорить ему тяжело.
От него отстали. Сухонькая старушка продолжила прерванный рассказ:
— Вот я и говорю, что Светка уволилась, и теперь они живут вместе. Представляете? У меня не укладывается в голове…
Степан Егорович посмотрел на овальную фотографию, с которой улыбался упитанный мужчина средних лет.
— Как похоронили-то? – спросил он.
— Как полагается, — с готовностью откликнулся толстяк. – Во гробе, как человека.
— Это хорошо, — одобрительно кивнул Степан Егорович и выпил. Ему сразу налили еще. – А то некоторые норовят в урне.
— Ну и правильно, — сказала жемчужная дама. – Неужели лучше, если черви сожрут?
— Черви это правильно, — назидательно возразил Степан Егорович. – Это жизнь. Круговорот живого праха.
— Нет уж, — не согласилась дама. – Меня пусть сожгут и развеют по ветру!
Степан Егорович осуждающе на нее покосился.
Беседа текла неспешно и обстоятельно. Вскоре он захмелел и понял, что пора и честь знать. Встал, подобрал инструмент.
— Спасибо, люди добрые, за хлеб и соль, — поклонился. – Пусть земля ему будет пухом.
Удалившись от сотрапезников прилично, Степан Егорович осознал, что в памяти случился провал. Он никак не мог вспомнить, на чью могилу пришел. Впрочем, это было не так уж важно. Половину кладбища занимали его, с позволения выразиться, крестники. Все равно, где копать. Степан Егорович не сильно гордился собой. Он был бы рад обойтись восемью-десятью покойниками, но тех, кого он душил и резал, слишком часто сжигали. И червь шел не тот. А черви здесь урождались лучшие на свете, на них отлично брал лещ.
Энуклеация
Елене Янковской
Дятел сурово посмотрел вокруг. Было тихо и пусто. Тогда он начал долбить.
Глава государства уже лишился одного глаза. Глазница зияла непоправимо и страшно. Настала очередь второго. Полетела труха. Дятел забыл про все на свете и трудился упоенно, словно оборудовал под дупло заклятого врага.
— Вот он, — прошептал есаул.
Он прятался в кустах. Лежал там ничком в грязи, не жалея новенькой гимнастерки. Хорунжий, затаившийся рядом, осторожно потянул из-за пазухи сеть.
Окропленный и благословленный на подвиг, казачий патруль караулил дятла уже четвертый час. В присутствии пионеров есаул и хорунжий дали клятву изловить дятла. Выпили с шашки по чарке водки. Подкрутили усы. Митрополит прочел напутственную телеграмму от патриархии.
Дятел об этом не знал и пожаловал на полюбившееся место.
Есаул задохнулся от ненависти. Деревянную скульптуру Главы государства сооружали всей станицей. Собрали деньги. Долго выбирали подходящий дуб. Когда нашли – спилили так, что получилось выше Главы, но в целом правдоподобно. Позвали резчиков. Маляров. Потом три недели гуляли с гармошкой и самогоном. Пригласили телевидение. Плясали перед тотемом вприсядку, устраивали народные забавы – чехарду, бег в мешке, перетягивание каната, кулачный бой. Реконструировали Куликовскую битву и забытый эпизод Гражданской войны. Сделали все, как заведено на Руси, но дятел вмешался и оскорбил самые разные чувства.
Сначала подумали не на дятла. Пригрозили высечь художественную студию, арт-кафе и научно-исследовательский институт. Бросили кирпич в окно музея провинциального постмодерна. Дятел попался с поличным, когда установили камеру наблюдения.
Есаул пополз по-пластунски.
— Он кормится жучками, — прошептал сзади хорунжий.
— Это у тебя там жучки, — огрызнулся тот. – Мелешь не знаю что.
— Может, и подучил кто-нибудь этого дятла, — не стал спорить хорунжий.
Тут дятел снова огляделся, вспорхнул и улетел.
Коротко выматерившись, есаул встал и отряхнулся. Поправил аксельбант и медали.
— Ничего, — сказал он. – Нам все равно положен крест за участие в рейде.
Хорунжий подошел к истукану, принюхался.
— Гнилью несет, — поморщился он.
— И что? – строго спросил есаул. – Вот смотри, как мы сделаем.
Он сунул руку в карман галифе, извлек оттуда солнцезащитные очки и аккуратно приложил к очам государя.
— Подержи, я достану скотч. Уши слишком далеко, не зацепить дужками.
— Обломай их вообще, — посоветовал хорунжий.
— Уши?
— Нет, дужки.
— Это ты хорошо придумал, — одобрил есаул.
Они закрепили очки, отступили на шаг и с удовольствием отметили, что стало совсем похоже и лучше, чем было.
Микроэлементы
Андрею Пукнезу
Шаповалов был тощий, как скелет, и отличался неописуемой прожорливостью.
Он ненавидел магазины, приходя туда только на дегустации, и предпочитал рынок. Там разрешали попробовать.
Потом ругал себя: «Зачем я съел четверть арбуза? Мог бы и весь!» Или: «Почему я спросил так мало капусты? Две щепотки это просто смешно». Бывало, что-нибудь и стащит – соленый огурец, или яблоко, или мандарин.
Всем продавцам он доверительно объяснял, опершись о прилавок:
— Посмотрите, какой я худой, а ем за троих. Знаете, почему? Мне сказали, что моему организму не хватает какой-то малости. Какого-то элемента, которого в нем вообще кот наплакал, но у меня нет совсем. Вольфрама там или кобальта… И вот я повсюду его ищу и никак не найду. Все пролетает насквозь…
Торговка капустой понимающе кивала и цокала языком. Медленно багровела, следя, как насыщается Шаповалов.
Он пробовал все подряд – сметану, творог, молоко, помидоры, колбасу, вишни, сыр, изюм и орехи. Из рынка выходил ненадолго раздувшимся, с удовлетворенной отрыжкой. Терпение истощалось.
— Весь таблица Менделеева съел! – бушевал волосатый мясник из ближнего зарубежья.
Однажды Шаповалова предупредили по-хорошему. Остановили на выходе.
— В тебе уже много редкого! – сказали ему. – Золото, платина, серебро… Не ходи сюда больше, а то добывать начнем!
Но Шаповалов не послушал и продолжал навещать рынок.
Однажды он пришел и приятно удивился. Оказалось, что дегустация бывает не только в гастрономе, но и здесь. Симпатичные девушки в коротких юбках наливали по чуть-чуть новой водки.
Шаповалов не злоупотреблял, но это было совсем другое дело.
— Знаете, — сообщил он проникновенно, — мне не хватает какого-то молибдена или вольфрама…
К нему отнеслись с полным пониманием, и через полчаса его под руки увели в подсобку. Очнулся он дома. Возле кровати сидел мохнатый мясник. За ним выстроились еще какие-то смуглые люди.
Мясник помахал какими-то бумагами.
— Спасибо тебе, добрый человек! Мой тоже микроэлемент, и мне не хватает. Мы теперь поживем немного с тобой, пока ты живой и кушаешь хорошо. А если, спаси Аллах, захвораешь, то поживем без тебя.
В ожидании тендера
Рудольфу Гельвику
— Уважаемые коллеги! В конце нашего собрания приходится говорить о неприятных вещах. Вчера нашу больницу проверяла СЭС. На старой помойке, в контейнере для овощей лежала оторванная собачья нога. Излишне объяснять, что из этого следует. С нас снимут КТУ и применят разные санкции. Да-да, Светлана Савельевна, это касается вас в первую очередь! Не надо тут нагло улыбаться! Как бы слезы не потекли! Я снова и снова буду повторять: забудьте о старой помойке. Ее не существует. Считайте, что она провалилась сквозь землю. Еще неизвестно, выиграем ли мы тендер на ее ликвидацию. Нам приходится соревноваться с ведущими лечебно-профилактическими учреждениями страны. Не мне вам рассказывать, что это значит. Тем не менее у нас уже есть новый участок, на нем стоят новые контейнеры для сортировки отходов. Я понимаю, что ходить далеко, приходится делать крюк. Я знаю, что заварили калитку, но вы же в курсе, что сейчас террористическая угроза. Будьте же сознательны! Заучите, как «Отче наш»: контейнеры есть черные, красные, зеленые и желтые. Соответственно мы делим мусор на пищевой, не пищевой бытовой, не пищевой медицинский и не пищевой медицинский потенциально опасный. Неужели это трудно запомнить? Нет, старое место как медом намазано. И все в одну кучу. Вот у меня жалоба: в котлете обнаружен шовный материал. Кетгут. Как прикажете это понимать? Это относится к операционному блоку, Николай Петрович. И вам я тоже не советую улыбаться. Те же самые собаки – откуда они берутся? Вы что, нарочно их прикармливаете? А потом начинается круговорот органов и пищевая цепочка. У меня остался единственный вопрос: где остальная собака? Марина Михайловна! Это ваша компетенция. Она тоже где-нибудь там, среди овощей, или мне ждать очередной жалобы на шерсть в гороховом супе? И почему вообще появляются какие-то овощные отходы? Уже год как прошла конференция по вопросам оптимизации больничного питания. С кетгутом я вас прикрою – в конце концов, у нас больница и мало ли, откуда он взялся в котлете. Но с овощами-то нас прижмут не родственники, а городская администрация! Неужели вам мало воды, чтобы помыть эти овощи и употребить в безотходном режиме? Не слышу. Что вы сказали, Сергей Иванович? То есть как нет воды? А куда она делась? Экскаватор перерубил трубу? Когда?… Сергей Иванович, это не лезет ни в какие ворота. Я понимаю, что ворота нужны, потому что террористическая угроза, но надо же думать, где рыть! Повремените пока, раз такое дело, вообще со рвом… А остальные повторяйте, как таблицу умножения: черный, зеленый, желтый и красный! Дальтоников у нас нет. Правильно я говорю, Татьяна Павловна? Кстати, вопросы к глазному отделению тоже есть. На ту же тему. В том же контейнере… Хорошо, это первый случай, и я не хочу заострять. Но вы, Татьяна Павловна, останьтесь, и мы побеседуем с глазу на глаз. Простите за каламбур.
Формат
Ольге Корчневой
— Итак, дорогие друзья, напоминаю, что в эфире – первый лечебно-диагностический выпуск передачи «Кто хочет стать миллионером»! Перед рекламой вы познакомились с Несмеяной, которую мы безуспешно смешили. Вопрос на сто тысяч рублей: почему Несмеяна не развеселилась? Варианты ответа: 1) у нее депрессия; 2) у нее кончился кокаин; 3) у нее болел живот; 4) у нее паралич лицевого нерва. Вам слово, господин игрок!
— Вопрос не из простых!
— Да уж, других не держим! Кстати спросить: вы сами-то веселый человек?
— Это тоже каверзный вопрос! Но я осмелюсь ответить, что да.
— Чудесно. Я так и думал, иначе бы вас здесь не было. Мы все напряженно ждем, что вы скажете.
— Хм. Я, конечно, не медик… Можно звонок другу?
— Разумеется! Кому будете звонить?
— Его зовут Петр Иванович. Это наш участковый доктор.
— Замечательно. Просим!
— Але! Петр Иванович! Это ваш пациент с улицы Ленина, дом двадцать пять. Тут возник вопрос, что случилось с Несмеяной… Варианты такие: депрессия, болит живот, кончился кокаин… погодите, не вешайте трубку, почему вы сразу на хер? Я же вас не зову, я здоров… Повесил. Извините.
— Печально, но попытка использована. Не желаете помощь зала?
— Давайте, куда деваться…
— Помощь зала! Смотрим… Поразительно. Мнения разделились поровну. Боюсь, что снова без толку, но попытка все равно засчитана!
— Вот незадача. Ну, дайте подумать. Паралич нерва это вряд ли. Ее бы так перекосило, что родная мать не узнает и на телевидение не позовут. Хотя с другой стороны, если взглянуть на ваш зал…
— Вот именно! Умоляю вас, продолжайте.
— С кокаином тоже как-то опасно… Хотя опять же, с другой стороны…
— Договаривайте! Если взглянуть на зал?
— Нет, на вас…
— Ха-ха! Я вижу, вы и правда веселый человек. Убрать два неверных ответа?
— Уберите.
— Будь по-вашему. Итак, остались два варианта: депрессия и живот! Не ошибитесь. Мы болеем за вас.
— Тогда я думаю, что живот.
— Почему вы так решили?
— Она бы давно повесилась при такой депрессии. Уж больно тяжелый случай. Лично я чуть не лопнул от смеха, а она и ухом не повела.
— Справеделиво! А как же она усидела здесь с больным животом? Это вас не смущает?
— Нет. Это нормально. Вполне укладывается в формат.
— Значит, это ваше окончательное слово? У нее болел живот?
— Да.
— Теперь внимание – правильный ответ. Увы! У нее была депрессия! Давайте мы спросим у самой Несмеяны. Дорогая Несмеяна, почему вы в депрессии?
— Потому что у вас шутки дебильные. И сами вы дебилы.
— Спасибо! Мы не прощаемся, друзья, оставайтесь с нами ровно на одну минуту!
Космический Шмель
Юрию Любарову
Новый главврач обожал командный дух и командное строительство. Очередной мозговой штурм был посвящен личности гинеколога. Гинеколог был нелюдим и не вписывался в дружный коллектив.
— Он ценный работник, — заметил начмед. – Сплошные благодарности. Пусть работает, как хочет!
— Так не годится, — возразил главврач, человек молодой и энергичный. – Коллектив это единый организм. Каждый член выполняет определенную функцию. Выделяют, в частности, председателя, направляющего, работника компании, новичка, командного работника, исследователя ресурсов, наблюдателя-оценщика и завершителя-отделочника. А кто такой гинеколог? Никто. Он отшельник и этим подает дурной пример. Давайте думать, как вовлечь его в общественную жизнь.
Воцарилось молчание. Начмед играл авторучкой. Хирург рисовал узоры, терапевт откручивал пуговицу.
— Может, устроим футбольный матч? – предложил инфекционист. – Товарищеский. Поставим гинеколога на ворота.
— Хорошая мысль, — одобрил главврач. – Еще?
— Капустник, — пискнула главная сестра. – КВН. Скоро восьмое марта.
— Отлично. Еще?
Было видно, что эти советы чем-то не нравятся главному. То есть он рад, но хочет большего.
— А давайте его полечим, — подал голос окулист, гораздый на всякие гадости. – Все вместе.
— Полечим? От чего?
— От чего-нибудь. На днях начнется профосмотр, он сдаст анализы. Мы найдем что-нибудь подозрительное и будем его обследовать. Проникновенно, бережно, заботливо, окружим теплом. Он ощутит наше участие и проникнется. Мы сломаем лед, а потом дружно поздравим его с тем, что ничего не нашли.
— Это можно, — улыбнулся уролог. – Бережно и заботливо.
— Отличная идея! – просиял главврач. – Пусть узнает, что такое дружеское плечо!
…Гинеколога подвергли многочисленным испытаниям. В его присутствии сотрудники шептались и участливо косились, в буфете пропускали без очереди. Главврач пригласил его к себе и закатил длинный монолог о готовности содействовать во всем. Предложил небольшой отпуск за свой счет, но потом. Кровь у гинеколога брали под местной анестезией. Грели присоски, когда снимали кардиограмму. В рентгеновском кабинете поставили печку, чтобы не замерз. Уролог не подвел и был аккуратен на грани влюбленности. Эндоскопист натер зонд салом. Нарколог сказал, что все мы люди, и налил двести граммов.
Через две недели в кабинет главврача вошел психиатр.
— Даже не знаю, с чего начать, — молвил. – Он дошел до меня. И его прорвало. Он полностью раскрылся.
— Замечательно! – воскликнул главврач.
— В каком-то смысле да. Только не «за», а «при». Он заявил, что долго молчал и не решался открыть рот, но все вокруг оказались такими хорошими людьми, что он уже не боится. Он понял, что мы один улей.
— Что, простите?
— Улей. А вы… — Психиатр нагнулся к уху главного и зашептал.
Через четыре секунды тот побагровел.
— Я? Откладываю яйца?…
— Да. По ночам, в ваших сотрудников. И это, по его мнению, очень хорошо. Ему было неловко об этом распространяться, но теперь он считает, что можно. А сам он – Космический Шмель. Уже давно. Я первый, кому он признался.
— Где он сейчас? – Главврач взялся за сердце.
— В том-то все и дело. Он пригласил к себе уролога, окулиста, инфекциониста и начмеда. Заперся с ними в кабинете. Там мертвая тишина. И мне только что показалось, что из-под двери тянется дым.
Предсказание
Виктории Кошкиной
Обходя свою вотчину – рынок – Олег остановился перед пестрым шатром. Цыганам пришлось заплатить солидный взнос за право устроить здесь свой фирменный аттракцион. Велев пристяжи обождать у входа, Олег по-хозяйски отвел полог и шагнул внутрь.
Гадалка немедленно вскочила и принялась кланяться:
— Ай, хозяин! Ай, красивый!
Олег благодушно хмыкнул и огляделся. Аляповатые звезды, магический шар и свечи не вызвали у него отторжения.
— Как колдуется?
— Ой, плохо, красивый! Люди страх потеряли, знать ничего не хотят…
Олег взял с бархатной скатерти колоду карт, привычно перетасовал.
— Ну-ка, погадай мне.
Гадалка с довольным видом поджала губы и сразу села за столик.
— Ручку пожалуй, хозяин.
Олег снисходительно протянул ей ладонь. Но улыбаться перестал. Гадалка зашевелила губами, водя кривым пальцем по бороздам.
— Примешь ты смерть от коня своего, — заявила она серьезно.
— Ну-ну! – хохотнул Олег. – От «мерина» моего, что ли? Откажут тормоза?
— Не юродствуй, — строго сказала гадалка. – Знаешь, что я вижу? А вот что: неживая природа внутри тебя!
Олег был далек от метафорического мышления, но мало-мальски соображал.
— Ты на что намекаешь, чмо? Я церковь построил! По-твоему, я чурка бездушная?
Гадалка замахала руками:
— Бог с тобой! А только что увидела, то и сказала.
Но Олег завелся. Неторопливо поднявшись на ноги, дальше он действовал резко. Опрокинул стол, наподдал магический шар. Отодрал звезду. Сунул гадалке под нос кулак.
— Я тебе покажу неживую природу! Вижу, вольница тут у вас! Пора мне с вами разобраться… С сегодняшнего дня будешь платить вдвое больше! И весь ваш караван-сарай!
Взбешенный, он вышел вон.
— Конь! – бросил он дюжему молодцу с семками. – Поднимешь им тариф. Больно борзые. Зачем ты их вообще привел, этих крыс?
В шатер тем временем зашел с заднего хода местный барон.
— Зачем злишь русского? – спросил он недовольно. – Какая еще неживая природа?
— Пуля, — рассеянно отозвалась гадалка. – Все будет хорошо.
Дни горести и радости
Боруху Мещерякову
— Чуть не опоздал! – шепнул тамада мрачному гражданину в черном.
Тамада был похоронный. Он влетел в прощальный зал, когда друзья и близкие уже обступили гроб, а местный распорядитель приготовился сказать правильные слова. Тамада презирал эту попугайскую братию, которая вечно твердила одно и время от времени забывала имена, звания и награды.
Мрачный сосед покосился на тамаду. Тот виновато улыбнулся и быстрым перебором пальцев расстегнул пальто. Встряхнул:
— Уф, жарко!
Тамада руководил поминками и выполнял роль жилетки для слез.
Встряхнул он и пиджаком:
— Ффу! Ффу!
Вдова ритмично раскачивалась перед красивым гробом. Наследники нависли над ней, готовые подхватить или оттащить.
Тамада вынул из кармана баллончик и прыснул в рот. Украдкой выдернул штаны из межполушарной щели. Утешающе похлопал угрюмого гражданина по плечу и, когда тот повернул голову, деловито щелкнул себя по горлу.
— Скоро уже!
Потом обратился к старушке:
— Вы, матушка, изволите посыпать святой землицей?
— Да, голубчик, я самая, — усердно закивала она.
— Это хорошо. Молодцы вы тут, как я погляжу.
Скоро наступил нелегкий момент прощания. Тамада метнулся в гроб.
— Лучше бы опоздал! – заголосил он. – Лучше бы глаза мои не видели этого!
Он дал увести себя под руки, на выходе аккуратно высвободился и встал у двери, готовый к участию. Пиджак распахнул, чтобы припали ближе к груди. Проверил, на месте ли фляжка с коньяком и нитроглицерин. Мысленно повторил прощальное стихотворение и анекдоты, время которых наступит в конце застолья.
Дело происходило утром, и тамаде предстоял напряженный день. Он работал, как вол, и старался поспевать на два мероприятия кряду, а то и на три.
Тамада дирижировал поминками в течение трех часов. Потом поставил вместо себя караоке, откланялся, забрал гонорар и поспешил на свадьбу.
Успел в самый раз.
— Чуть не опоздал! – шепнул он какому-то типу, державшему в руке шампанское. Тип был нетрезв. Тамада улыбнулся далеким молодоженам, которым подносили цветы.
— Ты куда зарулил, сволочь? – спросил тип, не сводя глаз с его рукава.
Тамада посмотрел. Там красовалась траурная повязка. Тип взмахнул рукой.
— Лучше бы опоздал, — успел пробормотать тамада.
Немного позже то же самое, заливаясь слезами и отказываясь уйти, повторил его сменщик, демонстративно вцепившийся в гроб.
© октябрь 2015