|
— Тьфу ты, черт, — заругался домашний человек по имени Цезарь. Звали его незаслуженно громко. Он ничего такого не делал, чтобы так называться; он просто собирал мусор, чтобы вынести на помойку. И у него порвался мешок. Казалось, что мешок о чем-то предупреждает, но мало что может, немой и меньший. Цезарь, растопырив мокрые пальцы, взял новый мешок и вложил в него лопнувший. На пол натекла свекольная лужица; вывалился еще какой-то поразительный предмет, совсем незнакомый, разложившийся. Помойка была за углом. Цезарь надел ботинки и пальто, застегиваться не стал. И шапку не надел, и брюк не сменил, так и вышел в спортивных, лоснящихся. Это были не брюки, а просторные шаровары с лампасами и символами. Двор дышал морозом, градусов пять. Погода была такая хорошая, что хотелось купить что-нибудь чудовищное — например, газету «Зятeк». Цезарь, выбирая места помельче и огибая сугробчики, заспешил к ледяным багровым бакам. В десяти шагах от разноцветного мусора скрипели качели, галдели малыши, курили и кутались в шубы молодые мамы. Еще там стоял один папа, он очень громко разговаривал: так, что даже Цезарю удалось кое-что услышать из его беседы — с мамой, разумеется. — Воспитательница нам велела… — начала мама. А папа ее перебил: — Какая, в жопу, воспитательница, в рот ей ноги, надо еще посмотреть, что за воспитательница, может, ей рот порвать надо, — вот что говорил маме папа. Цезарь поднял ношу перед собой, готовясь отправить в бак. Но его придержали за локоть, и он нечаянно прижал ее к груди. — Тьфу, зараза! — он снова выругался. На этот раз ругательство получилось удивленным. — Не бросайте, пожалуйста, ваш пакет. Положите его на землю. Цезарь насупил брови и воззрился на отталкивающего вида мужчину: полного, с дряблым лицом отставного евнуха. Мужчина был одет в черное пальто, которое он, судя по некоторым признакам, выудил из бака; на макушке пристроилась шапка-пирожок. На рукаве была красная повязка. — Что вам нужно, зачем вы цепляетесь? Мужчина надулся и выставил левое плечо: — Контроль утилизации! Вы разве не видите мою повязку? — Ну и что? — пожал плечами Цезарь, но мешок опустил. — Мы изучаем структуру отходов. Показательная проверка, выборочное социологическое исследование. Граждане! — закричал мужчина. — Попрошу вас на минутку подойти ко мне! Санитарная служба! Будете очевидцами! Он правильно рассчитал и выбрал верное слово, потому что никто не хотел оказаться свидетелем, и никто не желал быть понятым, но вот очевидцами мечтали стать все. Приблизились праздные мамы; они поминутно оглядывались на детей, поглощенных снеговиками. Подошел и угрюмый родитель, приход которого решил дело. Цезарь испугался этого папы. И не отважился перечить. — Вываливайте ваш мусор, — приказал мужчина с повязкой. — Прямо сюда вываливайте. А мы поглядим, что вы выносите. — Это он тут все запакостил? — грозно осведомился папа и смерил Цезаря недобрым взглядом. — Нет, не он, — отозвался мужчина. — Тут дело в сопоставлении пропорций. Сравнение процентных соотношений. Мы берем отдельный микрорайон и проецируем на городскую свалку… Мамы сгрудились в стайку и внимательно следили за ходом работ. Подтянулись и дети; они окружили мам и стали показывать на Цезаря лопатами и варежками. Цезарь присел на корточки, осторожно взял мешок за уголки. Он начал трясти. Каркнула ворона, подскочил воробей. Две или три мамы, не сдержав любопытства, шагнули вперед, приблизились. Цезарь покраснел и отступил от мусорной кучи. Ему вдруг стало жаль свои отбросы. Они лежали беззащитные и трогательные, родные. Мужчина с повязкой вооружился длинной палкой с гвоздем и ковырнул кучу. Мама постарше надела очки. — Ну, и что там? — мрачно спросил папа, перетаптываясь с ноги на ногу. — Чайный пакетик, — мужчина поддел гвоздем нитку и поднял отброс. — Чай «Липтон». Вы пьете этот чай? — обратился он к Цезарю. Цезарь нехотя кивнул. — Это очень интересно! — мужчина втянул ноздрями воздух. — Вы не представляете, до чего приятно порыться. Еще пакетик. Два даже. Смотрите, переплелись… Вы пьете много чаю! Мамы засмеялись. Цезарь засунул руки в карманы и поежился, жалея, что плохо оделся. — Какая-то тряпка… — пробормотал мужчина с повязкой. — Вся в крошках, что-то прилипло, мокрая… наверное, кухонная, судя по размеру. Вы не разбрасывайтесь тряпками-то. Широко живете… Сигаретная пачка «Мужик». Сигаретные окурки. Гражданин, оказывается, курит сигареты, и скуривает не до конца. Вот посмотрите, какие жирные бычки оставляет, а? — Лютует, — согласился папа, уминая снег. — Целлофановые пакеты. Батюшки! Один, два, три… пять… семь! Семь пакетов. Тут этикетки, граждане. Пельмени… российские. Полкило было. Еще пельмени! Труха даже осталась. Да-а… Цезарь пригладил скудные волосы: — Я не понимаю, что вы там ищете… — Вчерашний день, — иронически откликнулся мужчина. — Упаковка от импортных сосисок. Подходите поближе, не бойтесь, вы мне не помешаете. Только не наступите. В эти сосиски, между прочим, добавляется курятина. Улавливаете, какие вырисовываются вкусы? — Ясное дело, коню понятно, — папа всмотрелся, заклокотал носоглоткой и харкнул. Мужчина с повязкой внимательно на него посмотрел, тоже высморкался, но уже снегом, и вернулся к своему занятию. — Бесплатная газета, вся измятая, промокшая… А наши-то носят все, носят… Не впрок, знамо дело… тапочек! Сношенный, в клеточку, подошва прорезиненная. Смотрите, очистки. Картофельные, морковные… ба, огуречные! Декабрь-месяц! Кучеряво! … Мамы осуждающе зашептались, маленький мальчик громко захохотал и бросил в кучу снежок. Цезарь напрягся: — Я попрошу вас прекратить… — Помалкивайте, — попросил его мужчина, разбрасывая мусор. Тут же он отвлекся, заглянул через плечо, прищурился на дверь магазина, из которой лились гормонозависимые эстрадные песни. — А что вы радуетесь? Плакать надо! Пора! На крыльцо магазина вышли две продавщицы в оранжевых фартуках и наколках. Они закурили и начали улыбаться, прислушиваясь к мужчине. — Столько узнаешь о человеке! — доверительно поделился он с публикой, помавая гвоздем. — Книга жизни, неповрежденное бытие, свидетельство и откровение в одном израсходованном флаконе шампуня. Вот, кстати, и шампунь, довольно дрянной. Для ломких и сухих волос! Раздались аплодисменты, будто били в подушку: все были в варежках. — Яички битые, скорлупка в смысле… штучек пять. . Шкурки колбасные, копченые, а это — сыр. Надкусанный, гляньте! — Силен мужик, — крякнул папа. — Лампочку сжег, стоваттовую. Свеколка… какая-то гадость, не пойми, что… что это за штука, позвольте спросить? Чем вы там занимались? Откуда это? Цезарь посмотрел и промолчал, потому что не знал, что это такое. Не помнил. — Ну и комплект, -мужчина, отдуваясь, переложил палку в левую руку. — Вот так выборка! — Я закоченел уже, — напоминающе буркнул Цезарь, кутаясь в воротник. — Долго это будет продолжаться? — До самого финиша. Значит, вы отказываетесь? Не скажете, что это за вещь? Хорошо, не говорите… Бутылка. Нестандарт. Такую не сдашь… Обидно, небось, было выбрасывать. А потому что нечего. Нечего. Стоп. Все назад! Что это? … Минутку… минутку… Зрители затаили дыхание, папа поперхнулся дымом, а у Цезаря засосало под ложечкой. Мужчина выкатил бумажный комочек и старательно расправлял его шляпкой гвоздя. — Не могу поверить глазам, — сказал он возбужденно. — Никак не ожидал. Но я нашел! Я нашел его! И, позабыв о гигиене, нагнулся, взял листок и с торжеством показал его окружающим. — Что там? — крикнули с крыльца продавщицы. — Вчерашний день! — ликующе воскликнул мужчина. От избытка чувств он подпрыгнул. — Я искал! Я искал — и нашел его! Цезарь, наконец, увидел, что он держит календарный листок, вчерашний. — Ничего себе, — выдохнул потрясенный папа. Мамы стали звать детей и прижимать их к себе. Продавщицы погасили сигареты и скрылись в магазине. Мужчина плюнул на листок, прилепил к ладони и сунул под нос Цезарю: — Любуйтесь! Ваше? — Мое, — пробормотал Цезарь. И протянул руку, чтобы взять. Но мужчина отвел ладонь. — Зарубите себе на носу, — сказал он со значением. — Вы! Выбросили! Свой! Вчерашний день. И я его насилу нашел. Вы ничего не хотите рассказать? Цезарь поднес пальцы ко рту. Он принялся греть их жарким дыханием. — Ничего не хочу, — ответил он с вызовом. Мужчина укоризненно и безнадежно посмотрел на него. — Заберите с собой и больше так никогда не поступайте, — распорядился он после паузы. — Никогда, понимаете? Забирайте. Цезарь взял листок и положил в карман. — Я могу, наконец, пойти домой? — Идите, конечно, кто вас держит. Мужчина отвернулся. Он пнул мусор, чтобы подогнать его к бакам. Зрители продолжали стоять. Цезарь глупо хмыкнул и быстро пошел прочь. Он страшно замерз. Очутившись в квартире, он сразу пустил горячую воду. Начал греться. -Что же вчера было такого особенного? — спросил у себя Цезарь, намыливая руки. — Ничего не было. Обычный вчерашний день. Прошло полчаса, и внезапно он вспомнил. — Господи, господи, — забормотал Цезарь. — Что я натворил. Что я натворил. Он побежал в угол, сел и обхватил голову руками. — Вот беда-то, вот ужас, — приговаривал Цезарь. Через пять минут он принял решение. Надо бежать. Еще есть время. Надо скорее бежать. Он выскочил в коридор. Но было уже поздно. Дверь уже пинали ногами; в нее молотили и колотили на все лады.
(с) октябрь 2001 |