— Эта сволочь назначила спьяну трех душеприказчиков, — процедил Мотин.
Три литератора были неприятно удивлены, когда встретились в квартире покойного автора. Тот недавно скончался от двухмесячного запоя. Всех троих пригласила вдова. Все трое терпеть не могли друг друга. Литераторы уставились на пухлую рукопись. Незаконченный роман лежал на столе и насчитывал листов пятьсот. — Ну и кто будет чистить? – спросил губастый, тучный, одышливый Дыщенко. Он занял собою огромное хозяйское кресло, и ему было тесно. — В смысле? – тупо спросил Мотин. — Ошибки, — хрюкнул Дыщенко. — Стилистические погрешности, — уточнил Финкельштейн, молочного цвета немолодой человек с пышной седой шевелюрой. — Увольте, — вскинул ладони Мотин. Как дерево сухонький, с козлиной бородкой, он словно защищался от удара молнии. – Вы же знаете, что мы с покойным работали в совершенно разной тональности. Я не могу взять на себя такую ответственность. Дыщенко заворочался в кресле. — А кто работал с ним в одной тональности? Покойный был неповторим. Все помолчали. Где-то пискнула мышь. — Главное – кто это будет дописывать, — зловеще произнес Финкельштейн. Вдова, похожая на оплывшую свечу, принесла чай с конфетами и бесшумно ушла. На этот раз пауза была дольше. Ударили напольные часы. Дрогнула пыль. В окне зажглись первые звезды. — Дописывать мне тем более не под силу, — проскрипел Мотин. – Это же будет плевок в вечность. Понимаете? Плевок в вечность! — Харчок, — поднял толстый палец Дыщенко. — Я воздержусь от дальнейших метафор, — сказал Финкельштейн и взял конфету. – Но всем, надеюсь, понятно, что моя кандидатура исключается категорически. Русский автор, русская фамилия, корневые реалии – а допишет Финкельштейн? — Вы что угодно допишете, если понадобится, — отозвался Мотин, теребя бородку. — У нас патовая ситуация, — настойчиво возразил Финкельштейн. – Нас трое. Будь нас один – пришлось бы дописывать. Именно потому что, как вы выразились, понадобилось бы. — Это не пол-литра, чтобы пить на троих, — кивнул на рукопись Дыщенко. — Да уж. Вот негодяй, прости господи – нехорошо так о покойнике, помилуй мя грешного, боже – но какая скотина! – покачал головой Мотин. — Как можно было так пить? — Вам ли не знать, — пробормотал Финкельштейн. — Постойте, — сказал Дыщенко. – А кто вообще это читал? На этот раз молчание сделалось полностью гробовым, в совершенном согласии со случаем. Финкельштейн выпил чаю. Мотин подался в позу мыслителя. — Никто, разумеется, — ответил, наконец, Финкельштейн. – Никто этого романа не видел. — Тогда вопрос меняется, — прогудел Дыщенко. – Кто будет это читать? Вдова нарисовалась на пороге. За нею царил мрак. Она стояла, готовая ко всему. Мотин остро зыркнул в ее сторону, и она снова скрылась. — Кто будет читать, тот и допишет, — подытожил толстяк. Финкельштейн сцепил пальцы. На роман он смотрел немигающим взором. — Ну, давайте спичку тянуть, кому читать, — вздохнул Мотин. Сам и вытянул. — Да идите вы на хуй! – воскликнул он.
***
Роман был издан в неизмененном виде подарочным тиражом. Завершался курсивом:
На этом междометии рукопись обрывается. Собратьям автора по перу не хватило дара закончить его труд, и нам остается только гадать о судьбах его героев.
© февраль 2016 |