Три душеприказчика

Три литератора были неприятно удивлены, когда встретились в квартире покойного автора. Тот недавно скончался от двухмесячного запоя. Всех троих пригласила вдова. Все трое терпеть не могли друг друга.

Литераторы уставились на пухлую рукопись. Незаконченный роман лежал на столе и насчитывал листов пятьсот.

— Ну и кто будет чистить? – спросил губастый, тучный, одышливый Дыщенко. Он занял собою огромное хозяйское кресло, и ему было тесно.

— В смысле? – тупо спросил Мотин.

— Ошибки, — хрюкнул Дыщенко.

— Стилистические погрешности, — уточнил Финкельштейн, молочного цвета немолодой человек с пышной седой шевелюрой.

— Увольте, — вскинул ладони Мотин. Как дерево сухонький, с козлиной бородкой, он словно защищался от удара молнии. – Вы же знаете, что мы с покойным работали в совершенно разной тональности. Я не могу взять на себя такую ответственность.

Дыщенко заворочался в кресле.

— А кто работал с ним в одной тональности? Покойный был неповторим.

Все помолчали. Где-то пискнула мышь.

— Главное – кто это будет дописывать, — зловеще произнес Финкельштейн.

Вдова, похожая на оплывшую свечу, принесла чай с конфетами и бесшумно ушла.

На этот раз пауза была дольше.

Ударили напольные часы. Дрогнула пыль. В окне зажглись первые звезды.

— Дописывать мне тем более не под силу, — проскрипел Мотин. – Это же будет плевок в вечность. Понимаете? Плевок в вечность!

— Харчок, — поднял толстый палец Дыщенко.

— Я воздержусь от дальнейших метафор, — сказал Финкельштейн и взял конфету. – Но всем, надеюсь, понятно, что моя кандидатура исключается категорически. Русский автор, русская фамилия, корневые реалии – а допишет Финкельштейн?

— Вы что угодно допишете, если понадобится, — отозвался Мотин, теребя бородку.

— У нас патовая ситуация, — настойчиво возразил Финкельштейн. – Нас трое. Будь нас один – пришлось бы дописывать. Именно потому что, как вы выразились, понадобилось бы.

— Это не пол-литра, чтобы пить на троих, — кивнул на рукопись Дыщенко.

— Да уж. Вот негодяй, прости господи – нехорошо так о покойнике, помилуй мя грешного, боже – но какая скотина! – покачал головой Мотин. — Как можно было так пить?

— Вам ли не знать, — пробормотал Финкельштейн.

— Постойте, — сказал Дыщенко. – А кто вообще это читал?

На этот раз молчание сделалось полностью гробовым, в совершенном согласии со случаем. Финкельштейн выпил чаю. Мотин подался в позу мыслителя.

— Никто, разумеется, — ответил, наконец, Финкельштейн. – Никто этого романа не видел.

— Тогда вопрос меняется, — прогудел Дыщенко. – Кто будет это читать?

Вдова нарисовалась на пороге. За нею царил мрак. Она стояла, готовая ко всему. Мотин остро зыркнул в ее сторону, и она снова скрылась.

— Кто будет читать, тот и допишет, — подытожил толстяк.

Финкельштейн сцепил пальцы. На роман он смотрел немигающим взором.

— Ну, давайте спичку тянуть, кому читать, — вздохнул Мотин.

Сам и вытянул.

— Да идите вы на хуй! – воскликнул он.

***

Роман был издан в неизмененном виде подарочным тиражом.

Завершался курсивом:

На этом междометии рукопись обрывается. Собратьям автора по перу не хватило дара закончить его труд, и нам остается только гадать о судьбах его героев.

© февраль 2016