— Будущее – вовсе не шарлатан, а декоратор, — удовлетворенно молвил Началов, высовываясь из окна и обозревая утренний двор.
Он ни к кому не обращался, двор был пуст, и дом был пуст.
Если вечер известен на неделю вперед, то и утро пропало, и не спасут никакие майские соловьи. А если вечер сулит неожиданности, то даже гадкое утро украсится приятным ожиданием.
И не важно, что это случается лишь в голове. Все случается в голове.
А нынче и утро засовестилось, как раз сегодня оно не было гадким. Казалось, что скамейки, качели, дорожки, кусты оробели и несколько сжались, разогреваемые солнцем. Солнце недавно взошло и глуповато пряталось за многоэтажкой, стояло там, как малое дитя, полагая, что никто его не видит.
Курился легкий туман, попискивали птицы. Утро с деликатной осторожностью заманивало и намекало, что неплохо бы остаться, не нужно никуда уезжать. Можно выйти и прогуляться – весьма не изобретательное утро, трогательное в своем убогом уповании.
Началов, не имея свидетелей, развел руками: решено.
Он поедет.
Без ностальгии не обойдется, но что за разлука без тоски? Если он передумает, то сразу же зашумят машины, каркнет ворона, во двор придет дрожащий человек с маленькой бутылочкой и сядет под окнами. А Началов отправится в булочную или в кино.
Между тем уехали уже многие, и продолжают уезжать, и ни один не вернулся. Даже в этом трудном решении ему не быть оригиналом, но тут ничего не попишешь.
Смерть явилась еще накануне и сидела на столе. Началов усмехнулся: никакая она не старуха, и нет у нее косы, и вообще она черт-те что, гоголевская невнятица, несуразность. Гора таблеток и кружка с водой.
— Ну-с, — обратился к Смерти Началов. – Я готов ехать.
Та громыхнула ядовитыми колесами, булькнула водой, важно поднялась на тонкие ножки. Преисполненная достоинства, надела китель, нарядилась в фуражку.
Она громко, как будто зал ожидания был полон, объявила:
— Прошу пройти на досмотр.
— У вас очень строгие таможенные правила, — подмигнул Началов. Смерть не ответила и надменно уставилась поверх Началова, рассматривая что-то за его правым плечом, видное ей одной.
Началов вздохнул.
— Так-таки ничего и нельзя пронести?
Фуражка качнулась:
— К сожалению. Это не разрешается.
Тот еще раз развел руками. Это входило в дурную привычку, еще немного – и он забьет ими, словно крылами, и попытается взлететь. Началов огляделся: да, хорошо бы прихватить это, и вон то, и еще вон то, но правила есть правила. Взгляд его упал на пухлый том, покрытый налетом пыли и непонятно когда исчерченный пальцем.
— Послушайте, — сказал Началов. – Я все-таки попросил бы вас. Вы видите эту книгу? Дело в том, что я ее еще не прочел, а собирался давно. И не собрался.
— Никак не могу, — возразил таможенник. – Вы же разумный человек. Вы сами знаете, что это невозможно.
— Да, но вы знаете больше. Может быть, как-то получится?
— Нет, не получится. Никакого багажа.
Началов задумался.
— Все таможенники одинаковы, — заметил он укоризненно. – Как же мне быть?
Собеседник бесстрастно молчал. Нечего было и думать сунуть ему на лапу.
— Знаете, что? – снова заговорил Началов после непродолжительного раздумья. – Мне это напоминает историю с лишней бутылкой водки. Таможенник ни в какую не соглашался ее пропустить, и путешественнику пришлось ее выпить прямо на таможне. И провезти эту вещь в себе.
Таможенник проявил некоторый интерес.
— И что же, он так и выпил целую бутылку, тот человек? – спросил он недоверчиво.
— А что ему оставалось делать? Другого выхода не было. Так что позвольте…
Глаза таможенника расширились, и брови взметнулись так, что фуражка съехала на затылок. Началов подобрал том, небрежно смахнул с него пыль, уселся в кресло и раскрыл книгу на середине.
Он счел нужным кое-что пояснить:
— Видите ли, это очень важный труд, фундаментальный. О жизни и смерти, о боге, о вере, о мироустройстве и предназначении человека. Я не могу уехать, не ознакомившись.
— Но вы же не сможете прочитать все.
— Конечно, — улыбнулся Началов. – Это же не бутылка. Но хотя бы часть.
Он просидел в кресле пятнадцать минут, потом захлопнул фолиант и встал.
— Ну, вот и готово, — сказал он бодро. – Теперь уже точно пора.
Таможенник впился в него острым взглядом, пытаясь проникнуть в череп и оценить содержимое, укрывшееся от досмотра.
— На месте у вас и это отберут, — пообещал он многозначительно.
Началов рассмеялся, подался вперед и похлопал его по плечу.
— Милый! Да ведь с бутылкой та же история. Что от нее останется? Одно воспоминание, и довольно неприятное.
Тот не стал затягивать разговор, снял фуражку и метнул ее в сторону. Сбросил китель, сделал глубокий вдох. Началов съел его, и выпил, и лег на кушетку, закрыл глаза. Декоратор схватился за кисть и начал поспешно перекрашиваться в настоящее; Началов не хотел видеть, что у него получится. Он немного боялся и мысленно пенял таможеннику за то, что тот по глупости пропускает такие опасные чувства.
(с) ноябрь 2006