(опубликовано: сборник PLACE, СПб, май 2007)
В семь часов вечера, когда стол был накрыт, раздался хруст, и прямо в тарелку с медом упал кусок потолка. За ним посыпалась труха — щепочки, какая-то солома, клочья войлока и пара паркетин. Одна паркетина задела стакан, по счастью пустой, и опрокинула его.
В образовавшуюся дыру провалился здоровенный башмак: весь в нечистотах, с обкусанными шнурками.
— Приплыли, — сказал Михайла Потапыч, поспешно снимая со стола бутылку, чтобы не дай бог. — Эй!
Мишутка полез под стол. Настасья Петровна подбоченилась:
— Вот те раз, — протянула она. — Не иначе, кто-то рассердился и топнул.
Башмак отчаянно бился в отверстии. Наслоения отваливались крупными пластами и падали на скатерть. Михайла Потапыч пошел за шваброй, чтобы колотить в потолок.
— Там старушка живет, — подал голос Мишутка. Он осмелел и высунулся из-под скатерти.
— Какая же это старушка, — с сомнением молвила Настасья Петровна. Задрав голову, она подслеповато щурилась.
Михайла Потапыч, благоухая вечерним спиртом, вернулся со шваброй в руках. Он сдвинул стол, остановился под башмаком и стал выбирать участок понадежнее, для удара.
— Это кто-то чужой, — Настасья Петровна придержала его за плечо. — Забрался в квартиру и провалился. Сходи, позвони.
— Папочка, не ходи! — закричал Мишутка. — Он тебя застрелит!
— Ну, сейчас, — буркнул Михайла Потапыч, положил швабру поперек стола и вышел из комнаты. Башмак елозил, уничтожая побелку носком.
— Хорош хулиганить! — крикнула Настасья Петровна. — Ты посмотри, что наделал!
Красная и разгневанная, она качнулась. Налила себе полстакана и выпила, не отрывая глаз от башмака.
— Надо в милицию позвонить, — догадался Мишутка. Он уже полностью вылез и перебрался в дальний угол гостиной — на всякий случай.
— Я тебе позвоню, — рыкнула мама. — Старушка в больнице, — вспомнила она вдруг. — Отравилась выпечкой. Скорее всего, в квартире вор.
— Или серый волк, — согласился Мишутка.
Вошел озабоченный Михайла Потапыч.
— Никто не открывает, — сказал он мрачно. — И дверь заперта.
— В милицию звони! — не унимался малыш.
— Ну да, конечно, — саркастически хмыкнул тот. — Мы тут кривые сидим, а милиция приедет. Нет уж, мы сами попробуем.
— Надо бы в домоуправление, — Настасья Петровна уселась на диван и несколько непоследовательно включила фигурное катание.
— Там давно никого нет. Ночь скоро, — Михайла Потапыч ударил шваброй в потолок. — Эй! Гражданин хороший! Убери свою ногу!
Башмак провернулся по часовой стрелке и беспомощно замер.
— Надо его чем-нибудь, — сказала Настасья Петровна, следя за оценками: шесть-ноль, шесть-ноль, шесть-ноль.
— Ну так разуй его, гада! — Михайла Потапыч взял скатерть за углы и сгреб со стола единым узлом, вместе с посудой. Потом налил себе и выпил, успокаиваясь с каждым глотком. — Ты мне ремонт сделаешь, — пообещал он башмаку.
Настасья Петровна принесла тряпку, придвинула стул.
— Может, расковырять дырку побольше?
— Чтобы совсем обвалился?
Та обхватила ботинок тряпкой. Ступня напряглась. Настасья Петровна вынула ножницы и разрезала шнурки. Сняв обувь, состригла носок.
— Дай мне! — попросил Мишутка. — Я с ним поиграю.
— Мало у тебя своего дерьма! Пошел отсюда!
Держа башмак на вытянутых руках, Настасья Петровна понесла его к мусорному ведру, но Михайла Потапыч остановил ее.
— Не вздумай выбросить, это же улика. Мало ли там что — кровь, волосы…
— Да какие тут волосы! — Настасья Петровна сунула башмак мужу под нос. Тот отвел ее дородную руку:
— Положи в сортире. И принеси мне что-нибудь острое — шило или гвоздь.
Сказав это, Михайла Потапыч запрокинул голову и посмотрел на ступню, рассчитывая на ответ. Ступня безучастно свисала. Она была огромная и грязная, в натоптышах и мозолях, с варикозными узлами и черными слоистыми ногтями. Ногти загибались ороговелыми козырьками. Подошва казалась каменной.
— Щас, — сказал Михайла Потапыч.
Он взобрался на стул и кольнул подошву гвоздем. Ступня вяло дрогнула.
Тогда Михайла Потапыч размахнулся и ударил всерьез.
Ступня рванулась вверх — напрасный труд: она безнадежно застряла.
— Не нравится! — воскликнул Михайла Потапыч.
— Руками не трогай, — предупредила Настасья Петровна. —
Смотри, она вся в лишаях.
Гвоздь взметнулся:
— Уматывай!
Ступня стала биться, на Михайлу Потапыча капнуло кровью.
— Так дело не пойдет, — тот тяжело, по-медвежьи, спрыгнул на пол и направился в кладовку. — Сейчас я ее паяльником нагрею. Выскочит, что твоя пробка.
Мишутка соорудил петлю, ловко набросил на ступню и повис, болтая ногами.
— Мама, тарзанка! — заголосил он. — Качели!
Крепление хрустнуло. Веревка соскоблила слой накипи, открылась надпись: «они устали» — синяя татуировка.
— Слезай, пока потолок не обрушил, — сказала Настасья Петровна. — Большой уже, а не понимаешь простых вещей.
— Повеситься можно, если веревка замотается, — подхватил Михайла Потыпыч и включил паяльник. Идея показалась ему забавной, и он задержался. — Повеситься на чьей-то ноге. Вот так штука.
Он озабоченно вздохнул, взгромоздился на стул, который уже начал поскрипывать.
— В армии у нас делали «велосипед», — сообщил он Мишутке. — Вы еще не пробовали в лагере? Вставляешь спички промеж пальцев, головками наружу, и поджигаешь. Они догорят, а он ногой трень-брень, трень-брень.
— Ну, а мы… — он не договорил и приложил паяльник к углублению, не самому грубому месту.
Ступня не шевелилась и торчала. Она смахивала на кляп в уродливом рту.
— Уснул он, что ли? — Михайла Потапыч надавил сильнее.
Настасья Петровна зажала нос.
Нога покоилась, как была, напоминая уже не кляп, а нераспознанный знак свыше.
— Точно, уснул.
Весь вечер они занимались ступней. Резали ее, стригли, жгли, кололи.
Улеглись спать.
…Утром явился милиционер, привел с собой слесаря. Михайла Потапыч и Настасья Петровна пришли понятыми. Мишутку не взяли, и он в отместку спешил натешиться над стопой, пока она не исчезла.
Взломали дверь. В старушкиной квартире никого не было. Повсюду лежала пыль, и ходики остановились.
Посреди гостиной из пола торчал огрызок ноги. Вокруг виднелись кровавые пятна.
— Вот зверь, — ужаснулся милиционер. — Настоящий зверь, матерый. Перегрыз конечность и ушел. Знаешь, как они делают? — он повернулся к Михайле Потапычу.
— А как же, — отозвался Михайла Потапыч.
— Они, — сказал милиционер, — себе могут лапу откусить, которая в капкан попала. Вот как оно бывает. Сволочь, уголовник.
— Ничего человеческого, — согласилась Настасья Петровна.
(с) март — апрель 2004