Я вернулся с войны на место преступления.
Ну, а компетентные органы с войны не вернулись, поэтому и не ждали меня.
Все заросло лебедой, бурьяном и крапивой. На хуторе было плохо без мужика. Хозяин лежал в избе, где я покинул его, когда объявили всеобщую добровольную мобилизацию. От покойника остался учебный скелет, однако при виде меня из него с угодливой предупредительностью излилась кровь.
Изба покосилась, полуприсела в лопухи. Окна щурились, заколоченные крест-накрест. Я отыскал гвоздодер, отодрал доски, впустил ежа и кота. Они с удовольствием вернулись к остывшему очагу, где зияла холодная рваная дыра.
— Лазарь, поднимайся!
Не оглядываясь, я вышел на замшевое крыльцо.
Выправил косу. Выпил колодезной воды. Она выливалась по обе стороны моего запрокинутого рта, обильно смачивая простую рубаху, некогда – гимнастерку.
В избе раздавались стуки, хрипы и шорохи. Лазарь возвращался. Когда он выполз на свет, я стоял, подбоченясь и сдвинув на затылок картуз. Из-под раздвоенного козырька прохудившейся крыши выбивался чуб.
Вздыхая, Лазарь ухватился за притолоку, подтянулся четыре раза.
— Все вернется! Вот увидишь! Все наладится…
Мне стоило труда говорить убедительно, на хозяине не было лица.
— Видишь? Я прямо с передовой…
Соседская девчонка, босоногая, рыжая и веснушчатая, с улыбкой навалилась на плетень и одобрительно прищурилась на нас обоих. В ногах у нее стояла кринка молока. Выпала роса: вернулось утро, а следом – сумерки. Зажглась Большая Медведица, зажегся Марс.
— Как оно, Лазарь, тебе понравилось, по ту сторону? Расскажи!
Землистые губы хозяина растянулись в нехорошей улыбке.
— Уверен, что хочешь узнать? Ничего хорошего, честное слово.
Девчонка раскатисто захохотала. Вернулась реквизированная корова. Лазарь подхватил, рассыпался мелкими смешочками; я взмахнул косой, краем глаза прослеживая за дрожанием жаворонков и парением орла. Земля пошатнулась, ахнул объемный взрыв, мы присели: на далеком пригорке вылупилась прежняя церковка при золоченых крестах. Вернулась и колокольня. Вернулись напевы, разливы, туманы, самосад и живая гармонь.
— Тпру!..
Счетовод осадил коня, остановил телегу.
Держась за руки, мы вышли к нему, все трое – Лазарь, девчонка и я.
— Все-таки без компетентных органов недокомплект, — проворчал Лазарь.
— Пустое! – Счетовод похлопал по папке, которую вытянул из-под овчины. – Они будут присутствовать косвенно в донесениях и отношениях.
Девчонка чихнула. Я пожелал ей здоровья, прислушался к журавлиному клину. Гуси, скворцы и лебеди возвращались из дальних стран; с ними летели прочие перелетные птицы, с ними шли остальные переходные животные. Накатывало сгущение первородного бытия.
Счетовод ударил себя по лбу:
— А-а!..
К нему возвращалась память.
Он тоже чихнул, а Лазарь поежился и запахнулся в зипун. Ветер усиливался
— Ну, пора трогаться! – Вымолвив это, я оглянулся и с удовлетворением отметил, что все к нам подтягиваются. Корова, живые и мертвые и даже сам колокольный звон. Дорога стала белее снега и закружилась смерчами, вбирая нас в пыльный тоннель на милость турбулентности. Мы стояли, обнявшись вчетвером, готовые выпорхнуть в путь. На горизонте, где полагалось быть медному солнцу, распахнулась огромная ноздря. Сверху надвинулся гигантский указательный палец, готовый зажать ее по готовности.
Ветер трепал нам кудри, земля и небо гудели.
— Косу-то брось, — напомнил мне Лазарь.
— Как же, разбежался, — парировал я.
Девчонка заливисто смеялась, играя цветастым сарафаном и прижимая радио к оттопыренному уху.
— Если завяжешь, а после снова начнешь, то вернешься туда, на чем завязал, — счетовод был знающим человеком и понапрасну не говорил. – Только потом будет намного хуже…
Ветер усиливался, и вскоре нас поглотила метель. Буран затянул нас в жаркую полость, и все вернулось в исходную точку сборки.
© январь 2011