Иосиф Виссарионович

Сталин жил в ванне.

Я держал его там неприметно для окружающих и всякий раз командовал ему сгинуть, когда уходил. Сталин слушался. Никто его не видел, кроме меня.

Когда мы запирались вдвоем, он начинал орать и звать на помощь, но я пускал воду, а ему не хватало голоса перекричать. Сталин лежал неподвижно и только вертел головой, да гримасничал, потому что я сразу, едва на него наткнулся, сломал ему шею, и у него перестало работать все, что находилось ниже подбородка. Он лежал таким, каким его привыкли видеть: в кителе с отложным воротничком, брюках с лампасами и мягких сапожках. Он ни разу не попросил у меня трубку.

— Пустите меня уйти, — монотонно бубнил Сталин.

— Сейчас, Иосиф Виссарионович. Сейчас. – Я приотворял дверь и выглядывал в коридор, якобы проверяя, нет ли там посторонних. – Можете удалиться.

Он напрягался лицом до кирпичного цвета. Жилы вспухали, глаза выкатывались. Но Сталин не мог пошевелить даже пальцем.

— Неужели никак? – участливо спрашивал я.

Сталин только вращал глазами и отдувался.

— Давайте, Иосиф Виссарионович, я расскажу вам, что случилось дальше. После вашей кончины.

— А что? – вскидывался он. – Что же такое, что там произошло?

История всякий раз начиналась заново. Память у него была дырявая.

— Когда вас не стало, немедленно расстреляли Берию. А ваше место занял Хрущев. Он смешал вас с говном и начал ломать все, что вы понастроили… Через тридцать пять лет об вас уже вытирали ноги.

— Не может быть! – задыхался Сталин. – Не верю!

Я пускал ему на ноги кипяток, и помещение наполнялось паром. Он выл, но быстро уставал. К счастью, я покалечил его очень ловко, и ниже пояса он чувствовал все.

— Я выиграл войну, — твердил он дальше тоном упрямым и бесцветным.

— Серьезно? – Ему в сапог впивалось шило. Клещи лежали наготове.

— Выиграл, — не унимался Сталин.

— Конечно-конечно. – Я проворачивал шило под углом. – А знаете, что стряслось с вашими памятниками?

— Не говорите мне, — просил он, уже зная, что не услышит ничего хорошего.

— Поскидывали. Еще вас вынесли из Мавзолея, а буквы убрали.

— Почему? – стонал Сталин.

— Да потому, Иосиф Виссарионович, — улыбался я и вонзал шило в глаз.

Сталин разевал рот и ревел, пока не кончался воздух.

— А вы, между прочим, могли перебить этих предателей, — указывал я. – Все они уже жили в ваше время.

— Кто, кто? – томился Сталин.

— Да вот, например, некто Брежнев. Он сидел на партийной работе в Молдавии. И Горбачев был. И Ельцин. Знаете, кто это такие?

— Не знаю, не говорите!

— Нет, скажу. Они развалили и распродали страну. Все ваши старания пошли псу под хвост. Видели бы вы, какие стали печатать книжки! Какие показали фильмы! Про вас, разумеется, тоже…

— Пустите меня, — хрипел Сталин. – Я найду их. Я разорву их.

— Да я же вас не держу. Попутного ветра.

Он беспомощно мотал головой. Из глазницы толчками прыскала кровь.

— А один был совсем маленький, но тоже уже родился, — продолжал я. – Этот вообще все украл и довел до ручки.

— Имя! – рычал Сталин.

— Да на что вам, он же едва научился ходить.

Я поливал его помоями. Они уже стояли наготове под раковиной. Потом брал Сталина за уши и принимался лупить о бортик, скалывая эмаль.

— Вот так, Иосиф Виссарионович! Вот так!

— Я выиграл войну…

— Да? Да?.. Я и Ленина видел, Иосиф Виссарионович! Почему он выл у себя в Горках, как вы думаете?

Наконец я выбивался из сил и уходил. За дверью сразу наступала тишина. Меня спрашивали, что я там делал так долго. Мне было лень сочинять ответ, и я пожимал плечами.

В один прекрасный день мне надоело это занятие. Я дождался, когда дома никого не осталось, засучил рукава, вооружился топориком, молотком и канистрой с кислотой. Иосифа Виссарионовича было удивительно легко рубить и плющить. Все, что от него осталось, я смыл в отверстие душем, и труба засорилась. Прочистить ее не удалось ничем. Вернулся дедушка, он вызвал водопроводчика. Тот пришел быстро и погрузил в дыру непослушную стальную змею. И вдруг оттуда хлынула жижа, но главное – шерсть, ее были буквально килограммы, черной, жесткой и кучерявой. Она растеклась по ванне, поднимаясь все выше, словно ночное червивое тесто. Местами она вставала стоймя и дыбилась острой щетиной.

Тут дедушка неожиданно понял, что это Сталин.

— Как ты… как ты… — забормотал он и попятился.

— В чем дело? – забеспокоился я.

— Это же Сталин, — прошептал дедушка.

— Он самый, — серьезно кивнул водопроводчик и показал палец: – Сплошной жир.

В следующую секунду дедушку разбил паралич, но он успел проклясть меня и лишить наследства. Потом слег.

Он лежит уже давно. Рассудок ему отказал, и он мелет всякую невнятную чепуху. Дедушка часто жалуется, будто его раздирают клещами и колют шилом, которые я даже не помню, куда положил.

© август 2014