Дедушка проклял меня, когда обнаружил Сталина.
Сталин жил в ванне. Я держал его там неприметно для окружающих и всякий раз командовал ему сгинуть, когда уходил. Сталин слушался. Никто его не видел, кроме меня. Когда мы запирались вдвоем, он начинал орать и звать на помощь, но я пускал воду, а ему не хватало голоса перекричать. Сталин лежал неподвижно и только вертел головой, да гримасничал, потому что я сразу, едва на него наткнулся, сломал ему шею, и у него перестало работать все, что находилось ниже подбородка. Он лежал таким, каким его привыкли видеть: в кителе с отложным воротничком, брюках с лампасами и мягких сапожках. Он ни разу не попросил у меня трубку. — Пустите меня уйти, — монотонно бубнил Сталин. — Сейчас, Иосиф Виссарионович. Сейчас. – Я приотворял дверь и выглядывал в коридор, якобы проверяя, нет ли там посторонних. – Можете удалиться. Он напрягался лицом до кирпичного цвета. Жилы вспухали, глаза выкатывались. Но Сталин не мог пошевелить даже пальцем. — Неужели никак? – участливо спрашивал я. Сталин только вращал глазами и отдувался. — Давайте, Иосиф Виссарионович, я расскажу вам, что случилось дальше. После вашей кончины. — А что? – вскидывался он. – Что же такое, что там произошло? История всякий раз начиналась заново. Память у него была дырявая. — Когда вас не стало, немедленно расстреляли Берию. А ваше место занял Хрущев. Он смешал вас с говном и начал ломать все, что вы понастроили… Через тридцать пять лет об вас уже вытирали ноги. — Не может быть! – задыхался Сталин. – Не верю! Я пускал ему на ноги кипяток, и помещение наполнялось паром. Он выл, но быстро уставал. К счастью, я покалечил его очень ловко, и ниже пояса он чувствовал все. — Я выиграл войну, — твердил он дальше тоном упрямым и бесцветным. — Серьезно? – Ему в сапог впивалось шило. Клещи лежали наготове. — Выиграл, — не унимался Сталин. — Конечно-конечно. – Я проворачивал шило под углом. – А знаете, что стряслось с вашими памятниками? — Не говорите мне, — просил он, уже зная, что не услышит ничего хорошего. — Поскидывали. Еще вас вынесли из Мавзолея, а буквы убрали. — Почему? – стонал Сталин. — Да потому, Иосиф Виссарионович, — улыбался я и вонзал шило в глаз. Сталин разевал рот и ревел, пока не кончался воздух. — А вы, между прочим, могли перебить этих предателей, — указывал я. – Все они уже жили в ваше время. — Кто, кто? – томился Сталин. — Да вот, например, некто Брежнев. Он сидел на партийной работе в Молдавии. И Горбачев был. И Ельцин. Знаете, кто это такие? — Не знаю, не говорите! — Нет, скажу. Они развалили и распродали страну. Все ваши старания пошли псу под хвост. Видели бы вы, какие стали печатать книжки! Какие показали фильмы! Про вас, разумеется, тоже… — Пустите меня, — хрипел Сталин. – Я найду их. Я разорву их. — Да я же вас не держу. Попутного ветра. Он беспомощно мотал головой. Из глазницы толчками прыскала кровь. — А один был совсем маленький, но тоже уже родился, — продолжал я. – Этот вообще все украл и довел до ручки. — Имя! – рычал Сталин. — Да на что вам, он же едва научился ходить. Я поливал его помоями. Они уже стояли наготове под раковиной. Потом брал Сталина за уши и принимался лупить о бортик, скалывая эмаль. — Вот так, Иосиф Виссарионович! Вот так! — Я выиграл войну… — Да? Да?.. Я и Ленина видел, Иосиф Виссарионович! Почему он выл у себя в Горках, как вы думаете? Наконец я выбивался из сил и уходил. За дверью сразу наступала тишина. Меня спрашивали, что я там делал так долго. Мне было лень сочинять ответ, и я пожимал плечами. В один прекрасный день мне надоело это занятие. Я дождался, когда дома никого не осталось, засучил рукава, вооружился топориком, молотком и канистрой с кислотой. Иосифа Виссарионовича было удивительно легко рубить и плющить. Все, что от него осталось, я смыл в отверстие душем, и труба засорилась. Прочистить ее не удалось ничем. Вернулся дедушка, он вызвал водопроводчика. Тот пришел быстро и погрузил в дыру непослушную стальную змею. И вдруг оттуда хлынула жижа, но главное – шерсть, ее были буквально килограммы, черной, жесткой и кучерявой. Она растеклась по ванне, поднимаясь все выше, словно ночное червивое тесто. Местами она вставала стоймя и дыбилась острой щетиной. Тут дедушка неожиданно понял, что это Сталин. — Как ты… как ты… — забормотал он и попятился. — В чем дело? – забеспокоился я. — Это же Сталин, — прошептал дедушка. — Он самый, — серьезно кивнул водопроводчик и показал палец: – Сплошной жир. В следующую секунду дедушку разбил паралич, но он успел проклясть меня и лишить наследства. Потом слег. Он лежит уже давно. Рассудок ему отказал, и он мелет всякую невнятную чепуху. Дедушка часто жалуется, будто его раздирают клещами и колют шилом, которые я даже не помню, куда положил.
© август 2014 |