Барин изволил почивать до полудня; проспавшись, взял на себя труд облачиться в шлафрок, не снимая ночной рубахи и колпака. Завязав на чреслах кушак с пышными кистями, он сунул кривые ножки в шлепанцы и выполз в гостиную. Там угостился наливочкой, которую налил из хрустального графина, сверкнувшего вишней, и хрустнул свежим хлебцем. Развел увесистые шторы: пасмурно. Зевнул, перекрестил огромную пасть – напрасно, как выяснилось позднее – и позвонил в колокольчик. Явился Проша, одетый по всей форме: отутюженный халат с бейджиком, свежие медицинские брюки, чепчик с алым крестом.
— Так что, барин, там прибыли из имения, медбрат, — доложил Проша, не дожидаясь приглашения. – Доставили оброк. Явите милость пересчитать.
Он звякнул мешочком. Барин принял, взвесил в руке, развязал, вытряхнул. Выкатил глаза, отупело уставился.
— Как? Это все?
— При всем соблаговолении – да, барин.
— Соблаговоление! – передразнил тот. – Пошел вон! Вели заложить коляску! Камзол мне немедленно, сапоги!
Довольно грузный, он проявил удивительную резвость, оделся в минуту, нахлобучил парик и выбежал на крыльцо. Медбрат уже преклонял колени в грязи. Барин замахнулся тростью.
— Как смел?! Что привез? Почему так мало?
— Так что, барин, дорога раскисла, известное дело. Там учения происходили, танковая колонна прошла. Опосля этого ни единой проезжей души!
— Дурак! Молчать! – Барин прыгнул в коляску, бросил палку, взял плетку, стеганул по хребтине кучера. – Пошел, да поживее!
Пара гнедых взвилась на дыбы и угрожающе заржала. Коляска рванула с места. Челядь, тоже высыпавшая на крыльцо, умиленно замахала платками; медбрат остался стоять и знай осенял себя крестным знамением.
Деревенька, состоявшая у барина в собственности, находилась в двадцати верстах езды. Дорога шла через лес, и очень скоро помещик убедился в ее плачевном состоянии. И прежде сомнительная, она превратилась в абсолютное убожество. Танковые гусеницы сделали из нее без малого болото, и коляска поминутно застревала. Кучер спускался, налегал плечом, подхватывал ее с барином внутри; тот ужасно ругался, раскачивался в стороны и размахивал руками. Лошади отдувались. Лес издевательски помалкивал, а журавлиный клин, пролетевший в недосягаемой вышине, высмеял ездоков дополнительно. Такими темпами коляска добралась до имения совсем уж к обеду. Но обедать в деревеньке никто не осмелился; там хорошо понимали, что грозы не миновать, и барина ждали. Встречать его вышли все: невролог, терапевт, окулист, медбратья и сестры; многие – с малыми детьми на руках, имея слабую надежду разжалобить.
— Канальи! – воскликнул барин. – Как понимать вашу выручку? Где пациенты?
— Помилуйте! – повалился в лужу начмед, он же староста. – Вы сами, ваше благородие, имели удовольствие убедиться, что проехать никак невозможно! Уж месяц никого, скоро волков и медведей будем заманивать на процедуры!
— Невозможно, говоришь? – прищурился барин, откинувшись на подушки. – Но я же проехал. Вот он, я. Почему не все присутствуют, где эндокринолог?
— Уже секут его на конюшне, — с готовностью поклонился начмед.
— А лор?
— Захворал, ваша милость. Продувал ухо заезжему землемеру, надорвался.
— Значит, все-таки был землемер! Как-то добрался! И что, отпустили его? Прочистили ему ухо – и все? Может быть, у него все остальное в порядке? Суставы? Глаза? Внутренние органы? Узистку сюда…
Приволокли узистку Авдотью.
— Смотрела ли ты землемера? – осведомился барин.
— Так что никак нет, ни разу, даже не заходил ко мне! – провыла Авдотья и принялась рвать на себе волосы.
— Потому что никто не направил, — кивнул барин. – И вот результат. А этот еще и захворал, как вы выразились. Знаете, что? Вы у меня будете друг друга лечить. Я сейчас ехал лесом – ни одного рекламного плаката. У нас четыре акции, новые скидки на комплексное обследование, ортопедические лапти, но кто о том знает?
Крепостные понуро внимали, не дерзая возразить на эти совершенно справедливые упреки.
— По лесу шастают разные ведьмы, — продолжил барин. – Собирают лечебные травки. Наверное, неспроста, согласитесь, что-то их беспокоит. Почему бы не остановить, рассказать о наших программах? А где охотники? Что, охотники в наших лесах перевелись? Грибники?
Всеобщее молчание сделалось совсем похоронным.
— Танкисты эти, наконец! Ведь целая колонна! Или вам кажется, что это сплошь богатыри? Вы же все сами просиживали штаны на медкомиссиях!
Барин умолк, сверкая глубоко посаженными глазками и поджимая губы.
— У меня есть идея, — осклабился он наконец. – Я дам вам вольную…
Тут уже все пали ниц, не только начмед.
— Барин! – взмолились хором. – Заступник наш, благодетель! За что же нам вольная? Только не это! Куда же нам вольничать с дитями да ипотекой!
Из коляски растекалось зловещее безмолвие. Потом барин встал. Остервенело погрозил пальцем, показал кулак. Затем он рухнул обратно и каркнул кучеру:
— Трогай отсюда!
— Заступник! Радетель! – понеслось ему вслед. – Дай тебе Бог здоровья! А остальным не дай, а мы уж больше не оплошаем!
Близился вечер, сгущались сумерки.
Коляска, переваливалась, кое-как возвратилась в лес. Дорога будто и вовсе исчезла. Барин поежился, подтянул к себе соболью шубу, закутался. Его широкое лицо, заросшее щетиной по брови, недовольно уставилось из меха. Кучер выбивался из сил, но вот экипаж и вовсе остановился. Ему преградило путь огромное дерево, улегшееся поперек.
— Ведь не было его, — озадаченно пробормотал кучер.
Раздался молодецкий свист. Из леса повалили крестьяне, вооруженные кольями да оглоблями, все в прорезиненных костюмах санавиации. Барин засуетился, вывалился из коляски, выхватил дуэльный пистолет, но тут же получил по зубам и упал.
Над ним склонились, присмотрелись.
— Да это же его благородие господин Нащокин! – крикнул кто-то. – Не серчайте, барин, не признали, зашибли вас. Уж просим покорнейше извинить. А мы-то сами – стоматологи помещика Безобразова. Извольте прогуляться с нами. У нас как раз, к удовольствию вашему, специальная акция – тридцать два импланта по цене тридцати одного…
(с) ноябрь 2022